ВНУТРЕННИЙ ТАНЕЦ ЛИЛИИ БУРДИНСКОЙ

- Когда танец впервые появился в твоей жизни?

- В 6 лет. Но мне это не нравилось тогда. Я безумно мучилась на уроках, абсолютно не хотела танцевать. И когда мне было 8 лет, я сама себе дала обещание, которое очень хорошо запомнила: я научусь танцевать так хорошо, чтобы, когда я буду бросать, мне никто и слова не смог бы сказать. Я пообещала себе, что я буду просто исключительна в этом деле, чтобы доказать всем раз и навсегда.

- Вначале была классика?

- Да, конечно. Все начинается с классики. Я помню, у меня была очень жесткая педагог по классике.

- Тебе не нравилась строгая система преподавания или ещё по каким-то причинам?

- К строгости я как раз нормально относилась. Мне не нравился белый обтягивающий купальник, в котором было жутко неудобно, эти балетки, девочки затянутые, мне не нравилась сама атмосфера. Вот то ли дело было на занятиях по плаванию, на которые я в то время ходила, – там нас тренер гонял, орал, и мы его при этом обожали. А тут какая-то отстраненность; все было больше направлено на какой-то бездушный результат. Так что танец начался рано, но это была какая-то постоянная борьба. Причем нехорошая, неинтересная борьба, чисто сделка с самой собой. Помню, меня буквально разобрали по косточкам и сказали тогда: «Ты никогда не будешь танцевать. Никогда!» И это очень сильно въелось в мою память, даже какое-то время отдавалось приступами неуверенности в себе.

- По сути, танец – это как прожить жизнь. То есть ты проживаешь все этапы жизни на протяжении 3-4 минут, пока длится музыка, и в этом есть и борьба, и любовь, и личностная эволюция. У тебя это так?

- Да, танец так вплелся в мою жизнь, что меня без него просто не существует. Я отсутствую без танца. И мне действительно плохо морально, психологически, физически, когда я не танцую. Иногда, живя жизнью вольного творца, без трудовой книжки и прочих условностей, хочется дать себе поблажку, отойти от дел, но не получается, потому что тогда я просто не смогу нормально себя чувствовать. Поэтому когда происходит какая-то танцевальная импровизация, это не что-то конкретно одно – любовь, страх, или что-то еще, - в этом танце все мои 29 лет умещаются в три-четыре минуты.

- Как можно было бы описать Твой Внутренний Танец?

- Это язык глухонемых. Я это сформулировала для себя случайно, неосознанно, во время разговора с Сережей Сарахановым. А потом об этом забыла. Но вдруг что-то в моей жизни стало происходить. Я захотела стереть старые привычки, уезжала за границу обучаться, чтобы оказаться среди профессионалов и избавиться от большей части того, что я наработала ранее. И был момент, когда я прямо почувствовала, что из меня пошли жесты, которые ранее были мне не свойственны. Появилась совершенно другая жестикуляция. Время спустя мне стало очень интересно выучить язык глухонемых, чтобы эти вырывающиеся из меня жесты как-то оформились. Я поехала в Павловск, где находится лицей для глухонемых. Его директор сначала была категорически против пускать меня в это заведение. А там была такая атмосфера интересная: сначала стоит тишина, а потом – раз! – и все смеются. И то, что у них у всех есть какая-то своя история – это же как танец! В итоге я все-таки договорилась, что меня возьмут на курс обучения. Прошло года два. Я искала в интернете видео о слабослышащих, и нашла баттл поэтов, где одна женщина «читала» жестами просто невообразимо красивый стих. Несмотря на то, что там не было слов, я поняла всё, что она сказала, и это было поразительно. Это было очень похоже на то, что делаю я, и то, как чувствую я. И вдруг пришло осознание, что мне нет необходимости учить специальный язык – я и так этим живу всем своим существом. Мне бы хотелось поработать с этими людьми. Думаю, что любой слабослышащий сможет рассказать мне гораздо больше, чем я знаю.

- То есть у тебя всё произошло через «обнуление». Ты «обнулилась», и началось в твоей жизни что-то совершенно новое…

- Да. Причем был изматывающий марафон 31 час танца подряд без отдыха. Потом путешествия. Я усиленно лишала себя амбиций танцевать. Решила сделать так, чтобы мне перестало хотеться танцевать ради кого-то или чего-то, ради того, чтобы быть принятой кем-то или быть оправданной перед кем-то. Иначе это ведь получается лукавство. Не могу сказать, что амбиции до конца ушли, но иногда мне, в хорошем смысле, становится «всё равно».

- А ты чувствуешь конфликт с внешним миром? И если да, то как реагируешь?

- Чувствую. И реагирую очень остро. Иногда я просто испытываю сильнейшую ярость. Об этом сложно говорить. Я в последнее время испытываю большую зависимость от людей. Ну банально: у меня есть труппа, которую нужно содержать. Я долго ждала, что, может, появится какой-то спонсор, который профинансирует нашу деятельность, но потом поняла, что это может никогда не случиться. Я ушла из большой школы «Bye-Bye Ballet», чтобы своими уроками, ни от кого не завися, содержать труппу. И в этот момент ко мне перестали приходить люди. Были двоякие чувства: с одной стороны, мне это стало очень надо, но это стало вдруг крайне сложно и невозможно. Над этим тоже шла работа.

- Какую миссию ты несешь своей деятельностью?

- Я чувствую огромнейшую ответственность перед всеми теми, кто создал технику, эстетику, наполнение танца Contemporary. Я очень хорошо знаю всю историю этого танца, как он развивался, чего хотели создавшие его люди. И мне очень страшно видеть весь этот «контемп», который существует сейчас. Боюсь, что это наследие уйдет в прошлое.

- Значит, ты ратуешь за чистоту стиля?

- Не столько даже за чистоту – за наследие. Я хочу, чтобы те люди жили и вкладывали свою душу в танец не зря. Ведь я училась у тех, кто учился у них. И когда я танцую, это не только для того, чтобы мне было хорошо –для меня это ответственность, и я не имею права малодушничать. Мне даже кажется, что я чуть ли не единственная в этом городе, кто имел доступ к таким знаниям. Так что я несу Танец. Я понимаю его причину и вижу, куда он идет. И я не хочу допустить того, чтобы коммерция, эти быстрые деньги, в танце захватили всё. Поэтому я буду продолжать.

- Как ты думаешь, различные шоу на телевидении – на тнт, на первом канале – они скорее помогают или вредят?

- Это очень сложный вопрос. Потому что, с одной стороны, всё большее число людей узнаёт про стиль Contemporary, а с другой, они формируют определенное, часто искаженное, его понимание. Я не то чтобы пропагандирую «западничество», но я не знаю, что бы я делала, если бы не поехала учиться в Англию. Здесь нет никого, кто бы мог меня научить, к кому можно пойти на урок. Моя жизнь складывается так: хочешь хороший урок – проведи этот урок сама. В Англии, например, есть очень большой выбор и есть зритель, который более-менее к этому привык. У нас же для зрителя многое непонятно. Я люблю не ограничивающих себя хореографов. И мне даже больше интересны они сами, нежели их работа. Например, мне было гораздо интереснее, что скрывалось за личностью Пины Бауш, чем ее спектакли, хотя я очень люблю ее спектакли. Мне интересно, почему эти гениальные люди выбрали такой путь, интересно, как они говорят о своем деле. Когда люди через свою работу начинают влиять на других людей, когда начинают обучать их чему-то стоящему, меняют судьбы – вот это очень ценно и интересно. В России я не видела современных хореографов, которые имели бы достаточной силы менять мир.

- Получается, одна из целей танца – изменить человека? Или что здесь еще скрывается?

- Танец через свою энергетику изменяет пространство, в котором он исполняется. То же самое с людьми, с которыми он взаимодействует – пространство внутри них меняется. Есть мало людей в России, которые движутся и осознают власть танца, влияющего на внутренний мир человека. Это трепетный дар – зародить импульс движения в другом человеке. Многие неправильно им пользуются и осуществляют настоящее насилие.

- Несмотря на всю эту картину в России, что всё-таки можно выделить из хороших, положительных моментов в России и Петербурге?

- Здесь есть возможность создать своё. То есть не вклиниваться в то, что уже существует, а задавать тренд. Вот это хорошо. С одной стороны, я ищу поддержку. Но с другой стороны, я понимаю, что если мне ее дадут, то я буду от этого зависима. А так у меня нет цензуры, режима, и от этого легче. Когда я поняла, что у меня достаточно сил, чтобы быть самой с собой, мне стало хорошо в Петербурге, хотя раньше я бежала из него при любой возможности. У меня есть зал, ребята. Я стала чувствовать шарм этого города, его обаяние. И все это связано с ощущением внутри себя. Все красивые люди очень сложные. Так же и Питер – он красивый и очень сложный. Его нужно завоевывать, ничего не ждать взамен, быть в нём своим. Нужно быть цельным. Здесь нет ничего лишнего, что может тебе бесплатно перепасть. А ещё здесь много гениальных людей, сидящих в своих каморках и мастерских. Город пропитан таким безмолвным, не пафосным творчеством.

- Кого ты берешь в свою труппу? Есть ли какие-то критерии отбора?

- Все эти люди со мной давно. Я их обучила, научила связывать свою жизнь с танцем. Моя труппа состоит из тех, кому я очень доверяю. Из тех, кому, я это точно знаю, нравится то, что они делают, и будут продолжать работать. Мне важно, чтобы они были похожи чем-то на меня в плане подхода и видения движений в танце. Я хочу с ними прожить, состариться, хочу остаться вместе до конца. Вообще, они иногда мой стимул проснуться утром и прийти сюда, я просто не могу их подвести, потому что они мне очень нужны. При этом я не скажу, что мы друг другу друзья – всё же это немного на расстоянии скорее. Мне важно, чтобы они сами были мотивированы. Я не буду орать, названивать по телефону и выслушивать оправдания. Если ты однажды ушел, то я тебя вычеркну навсегда – вот в этом такой бич моей категоричности, очень тесно переплетенной с доверием. Если кто-то хочет попасть в мою труппу, то сначала этот человек должен походить на классы с труппой, и потом, если я увижу, что он ходит, потому что для него это очень важно, есть возможность попасть в саму труппу. Так что эта дверь открыта для всех людей любого уровня. Всё зависит лишь от степени желания.

- Твоя личная цель – она какая?

- Я очень расщепленная; мне бы хотелось собраться. Я знаю, что могу хорошо рассуждать, что-то советовать кому-то, будто через канал пропуская нужную информацию, но я абсолютно не применяю это для самой себя. Я все время неуверенная. И ещё я очень хочу научиться любить. Да, пожалуй, для меня это самое важное – научиться любить.

- А любовь – это что?

- Любовь… Это точно не требования и не обязывания. У меня есть некоторое представление о любви, которую я ощущаю через какие-то религиозные учения, через вековую мудрость. Думаю, всё, что я скажу, не будет тем самым, чем оно является на самом деле. Мне кажется, что у любого творца врожденная нехватка любви. Я могу рассуждать, цитировать Библию, но я не знаю наверняка. Вот у меня есть дочь, и любовь к ней всё время меняется. Каждый день я ощущаю свою любовь к ней по-новому, и с каждым разом всё более сильную и качественно иную. А с мужчинами это по-другому. Мне кажется, любовь – это когда тебя невозможно уязвить. А я очень уязвима. Поэтому моя миссия – стать неуязвимой, сильной, научиться доверять людям, себе и миру.